— Первые, первые, «Буря», выходим из боя. Десант подобрать и назад.
Сигнал «Буря» — значит, и основным силам батальона тоже плохо. Немцы почти прорвались, а наши на вторую позицию отошли. Мы назад вернулись, немцам во фланг ударили да на заправку отправились. Смотрю, а снарядов-то у меня всего полтора десятка осталось и пополнить негде. Опросил других — а у них немногим лучше. Ладно, «первым» мы немного боекомплект пополнили, тыловики загружать помогли. Для «двоек» снаряды кончились, совсем.
Потом мы еще один огневой налет немцев переждали, да накоротке контратаку устроили. Пока немцы в себя приходили, все оставшиеся танки в колонну, машины, какие есть, всем, чем можно, загрузили, позиции заранее заминированы были, саперы остались до конца, взрыватели ставить. А мы отступать, тем более что и от Таругина известия об отходе подошли, да со штабом связь прервалась.
Короче, отправил я основную колонну, а сам с теми же танками — к штабу. Вовремя подоспели, немцы уже последние блиндажи подорвать собирались. Мы на них как снег на голову. Тогда же еще и остатки батальона Сидкова подошли, правда, без него. Жаль, но он, похоже, погиб или в плен попал. Зато мы совместно немцев от штаба отбросили. У меня вообще под конец ни одного снаряда не осталось, пришлось на таран идти. Раздавили мы «двоечку» немецкую и как раз под огонь зенитки попали. Удар сильнейший, звон в ушах, Мурка в меня когтями вцепилась, из люка выскакиваю и понимаю, что не слышу ничего. А танк стоит, не горит даже. Тут пехотинцы наши подбежали, люк водителя помогли открыть. Заглядываю, а Кузьма сидит… как живой. Бл…, думаю, а Сема что? Смотрю, Колодяжный появился, что-то мне знаками показывает.
Открыли мы люк радиста — Сема еще живой был, только без сознания. Вытащили, он вздохнул еще раз и умер. А у меня в голове мысль: «Как же так, ну как же? Как глупо…» — и злость такая поднимается. Я у ближайшего пехотинца автомат выхватил, Мурку за пазуху и на немцев рванул. Поздно, правда, наши их уже добивали. Сегодня узнал, что характерно, пленных ни одного не взяли.
Потом я сознание потерял, кажется. Очнулся только к вечеру, в ушах как воды налили, но слышу. И Мурка рядом сидит, уши лапой дерет, тоже, видно, контузило. Смотрю, Колодяжный тут же сидит и Калошин весь перевязанный.
— Очнулся? — говорит, а у самого голос еле-еле слышно, я больше по губам догадался.
— Да, — отвечаю, — нормально. А где Мельниченко? С Андреем что?
— Не знаем, — уже Колодяжный отвечает. — Танк его подбили, а где экипаж, неясно пока. И Ленга не видно. Там такая каша была…
Тут кто-то из солдат вбегает, а за ним Ленг, окровавленный, потихоньку вваливается. И рычит на нас.
Я сразу понял, что нас к Андрею зовет, значит. Сам встать пытался, но голова кружилась. Пришлось Колодяжному приказать. Поискали они и нашли Андрея в воронке. Раненного, слава богу, нетяжело и не обгоревшего. А рядом Антон, тоже раненый, без сознания, как и Андрей, и два эсэсмана загрызенных. Кто-то из них, видимо, Ленга и ранил.
Отошел я к утру более-менее, узнал, что вечером еще и механизированный корпус подошел, немцам прикурить дали, а затем отошли, чтобы в окружение не попасть, и нас с собой забрали.
Только госпиталь наш бригадный пропал в полном составе, с Леной вместе… вот так.
Вот так и принял я командование, теперь пойду бригаду строить. Заодно «Рыжего» посмотрю, его эвакуировали тоже. Снаряд и броню-то не пробил до конца, осколков Кузьме и Семе хватило, даже подбой не помог.
— Товарищ инженер-майор, сюда генерал Петров идет! — Это посыльный от Калошина. Кричит, знает, что я еще плохо слышу. Ну, идет, ну, генерал. Мало ли что ему надо? Бл…, это ж командарм! Быстро осматриваю обмундирование, снимаю с плеча цепляющуюся когтями Мурку и устремляюсь к выходу. Не успеваю.
— Товарищ командующий! Заместитель командира первой отдельной тяжелой танковой бригады инженер-майор Иванов!
— Иванов, значит… так вот объясните мне, Иванов, как так получилось, что вы плацдарм для наступления первого мехкопуса просра…и! Это, бл…, что за х..! Почему не удержали плацдарм, майор?
А во мне злость после вчерашнего такая… Прибил бы этого генерала борзого на месте, если бы не свита:
— Потому что вы, товарищ командующий, ни о подкреплении, ни о снабжении не позаботились. Еще и мехкорпус блуждал где-то три дня.
— Да ты… да я… Я тебя в порошок сотру! Ты у меня…
— Не надо так горячиться, товарищ генерал. — Знакомый голос… или показалось? Нет, точно — Музыка! И петлицы у него теперь другие, млин. Как там… Вспомнил! Старший майор госбезопасности! Ни хрена себе карьера. К тому же, кажется, не так уж прост, командующий армией заткнулся как миленький.
— Я думаю, товарищ Иванов доложит обо всем комиссии НКВД. Мы, я думаю, разберемся, в чем он и товарищ Мельниченко виноваты.
— Разбирайтесь, товарищ старший майор! Только учтите — мне бригада завтра нужна, немцы наседают.
— Есть, товарищ генерал! Постараемся до завтра в основном разобраться.
И когда генерал со свитой выходят, а мы остаемся одни, Музыка подходит ко мне:
— Здравствуй, Сергей. Мне бы…
— Сема… погиб, — перебиваю я, и мы неожиданно крепко обнимаемся, словно старые друзья после разлуки.
«[…] После известия о гибели этого гениального самоучки, чьи идеи во многом способствовали развитию советской радиотехники, на нашем заводе прошел стихийный митинг. На нем родилось предложение назвать наш завод именем погибшего. Составлено было и письмо в партийно-правительственные органы с ходатайством по этому вопросу. […]